Ты, кажется, читаешь только затем, чтобы находить что-нибудь насчёт тебя и меня. Впрочем, все женщины так читают. © И.А. Бунин
Женщины с плохой координацией, близорукие женщины, долговязые, неповоротливые, неловкие женщины всегда казались мне чудовищно привлекательными
Подо мной Дважды Эдди и Джейми, склонясь с бережка к воде, тянули из неё за рыболовную лесу бутылку белого вина. Что бы с ними ни приключилось в дальнейшем, думал я, у них останутся дни наподобие этого - останутся, как нечто, достойное воспоминаний. В промозглых февральских провинциальных библиотеках, полысевшие и ожесточённые, трясущиеся над своими чашками "Эрл Грея"; в местных редакциях хроники новостей, борющиеся за увеличение бюджета; в школьных классах, едва справляющиеся с хаосом, который создаёт презирающее их хулиганьё; в театральном буфете "Ковент-Гардена", щебечущие о тесситуре оперной дивы, - куда бы их не занесло, они навсегда сохранят воспоминания о себе, девятнадцатилетних: с плоскими животами, сияющими волосами и бутылками охлаждённого в реке "Сансер".
Может ли кризис среднего возраста произойти в двадцать четыре года? Или это всего-навсего кризис взросления, нечто такое, к чему мне придётся привыкать и привыкать, пока я не удалюсь тряской походкой в вечное забвение? Весь последний год, сообразил я, мне приходилось переносить эту боль, это струение расплавленного свинца в моём желудке. Каждое утро, стоило мне проснуться, вглядеться в потолок и вслушаться в тихое похрапывание Джейн, как он затоплял моё нутро, - тёмный прилив понимания того, что мне предстоит прожить ещё один убогий день. Можно ли как-нибудь выяснить, что это такое - заскок или самое обычное дело? Никак нельзя. Безостановочно плодящиеся в университете Христианские общества назвали бы это признаком того, что тебе необходимо найти в твоей жизни место для Христа. Что боль твоя порождена душевной пустотой. Да, правильно. Ещё бы. Именно эту пустоту, я полагаю, и заполняют наркотиками. И ещё я думал, что, может статься, для этого и существует Джейн. Нет, не Джейн, - Любовь. Да, но тогда получается, что либо я не люблю Джейн по-настоящему, либо перед нами ещё одна лопнувшая теория. Или что - томление творческого духа? Быть может, душа моя стремится выразить себя в Искусстве? Но: рисовать я не умею, писать не умею, петь не умею, актёрствовать не умею. Отлично. И что же мне остаётся? Надо полагать, подобие сальерианства. Проклятие искрой божественного огня, достаточной, чтобы распознавать его в других, но не достаточной, чтобы самому создать что-либо. Ай, вздор...
Естественники, похоже, напрягают всю, какая им выпала, волю, чтобы нарочно отыскивать самые пустяковые в мире проблемы и решать именно их. Искусство, вот что идёт в счёт. Счастье идёт в счёт. Любовь. Добро. Зло. Только они в счёт и идут, и, разумеется, именно их естественные науки, в своём победном шествии, предпочитают игнорировать. Вся наша публика относится к искусству так, точно оно - болезнь, или как к эволюционному механизму, или... мы ни разу не слышали от вас: "О, нам удалось установить, что электроны порочны, а протоны добродетельны", ведь так? В вашей вселенной всё остаётся нравственно нейтральным, а между тем двухлетний ребёнок способен сказать вам, что ничего нравственно нейтрального попросту не существует.
Я уже говорил и скажу снова: книги мертвы, пьесы мертвы, стихи мертвы - осталось только кино. Музыка ещё кое-как дышит, потому что музыка - это саундтрек. Десять, пятнадцать лет назад каждый студент-гуманитарий норовил стать романистом или драматургом. Я очень удивлюсь, если вам удастся теперь найти хоть одного обладателя столь бесперспективных амбиций. Теперь все они мечтают делать кино. Всем жуть до чего охота делать кино. Не писать кино. Кино не пишут. Кино делают. Вот только жить, как в кино, дело совсем не простое.
Когда вы идёте по улице - вы в кино; когда ссоритесь - вы в кино; когда предаётесь любви - вы в кино. Когда пускаете камушки по воде, покупаете газету, паркуете машину, занимаете очередь в "Макдоналдсе", стоите, глядя вниз, на краю крыши, встречаетесь с другом, рассказываете анекдоты в пивной, внезапно просыпаетесь посреди ночи или засыпаете, в доску пьяным, - вы в кино.
А вот оставаясь в одиночестве, в совершенном одиночестве, без реквизита и исполнителей ролей второго плана, вы попросту валяетесь на полу монтажной. Или ещё того хуже - вас заносит в роман; на сцену, где вам никак не удаётся выпутаться из монолога; вы попадаете в капкан поэзии. Вас ВЫРЕЗАЮТ.
Кино - это действие. В кино всегда что-нибудь да происходит. Вы то, что вы делаете. А что творится у вас в голове, пока вы это делаете, никого не интересует. Жест, выражение лица, действие. Вы не думаете. Вы действуете. Реагируете. На вещи. На события. Вы заставляете что-нибудь да происходить. Вы творите собственную историю и собственное будущее. Обрезаете идущие к бомбе провода, пришибаете негодяя, спасаете человечество, швыряете ваш полицейский жетон в грязь и уходите, обнимаете женщину и погружаетесь в затемнение. Думать вам решительно ни к чему. Ваши глаза могут перебегать с инозменого монстра на искрящие электрокабели - готово, у вас созрел план, - однако думать вам не нужно, совсем.
Совершенный сценический герой - это Гамлет. Совершенная киногероиня - Лэсси.
Ваша собственная история - "фоновая", как её именуют в Голливуде, - важна лишь постольку, покольку она формирует настоящее, "сейчас". Действие фильма вашей жизни. Вот так мы все теперь и живём. Сценами. Бог вовсе не Сочинитель Вселенной, он сценарист вашего биографического фильма.
Всё же настолько просто. Я знал - это именно то, что мне требовалось.
Настолько просто. Весь ревущий смерч истории стянулся воронкой в одну-единственную точку, повисшую, как заострённый до невероятия карандаш, над страницей настоящего. И точка эта была так проста.
Любовь. Ничего другого просто-напросто не существует. Вся ярость и бешенство, неистовство и завихрения смерча, втянувшего в себя столько надежд, разметавшего в стороны столько жизней, свелись, в самой сердцевине его, к этому мигу, к настоящему, к любви.
<...>
Настоящее. Любовь. И ничего больше не существует.
В прошлом она была для меня забавой, не более. Но это уже история. Возможно, её не хватит надолго, возможно, она обернётся ничем. Но это уже будущее.
Настоящее. Любовь.
***
Подо мной Дважды Эдди и Джейми, склонясь с бережка к воде, тянули из неё за рыболовную лесу бутылку белого вина. Что бы с ними ни приключилось в дальнейшем, думал я, у них останутся дни наподобие этого - останутся, как нечто, достойное воспоминаний. В промозглых февральских провинциальных библиотеках, полысевшие и ожесточённые, трясущиеся над своими чашками "Эрл Грея"; в местных редакциях хроники новостей, борющиеся за увеличение бюджета; в школьных классах, едва справляющиеся с хаосом, который создаёт презирающее их хулиганьё; в театральном буфете "Ковент-Гардена", щебечущие о тесситуре оперной дивы, - куда бы их не занесло, они навсегда сохранят воспоминания о себе, девятнадцатилетних: с плоскими животами, сияющими волосами и бутылками охлаждённого в реке "Сансер".
***
Может ли кризис среднего возраста произойти в двадцать четыре года? Или это всего-навсего кризис взросления, нечто такое, к чему мне придётся привыкать и привыкать, пока я не удалюсь тряской походкой в вечное забвение? Весь последний год, сообразил я, мне приходилось переносить эту боль, это струение расплавленного свинца в моём желудке. Каждое утро, стоило мне проснуться, вглядеться в потолок и вслушаться в тихое похрапывание Джейн, как он затоплял моё нутро, - тёмный прилив понимания того, что мне предстоит прожить ещё один убогий день. Можно ли как-нибудь выяснить, что это такое - заскок или самое обычное дело? Никак нельзя. Безостановочно плодящиеся в университете Христианские общества назвали бы это признаком того, что тебе необходимо найти в твоей жизни место для Христа. Что боль твоя порождена душевной пустотой. Да, правильно. Ещё бы. Именно эту пустоту, я полагаю, и заполняют наркотиками. И ещё я думал, что, может статься, для этого и существует Джейн. Нет, не Джейн, - Любовь. Да, но тогда получается, что либо я не люблю Джейн по-настоящему, либо перед нами ещё одна лопнувшая теория. Или что - томление творческого духа? Быть может, душа моя стремится выразить себя в Искусстве? Но: рисовать я не умею, писать не умею, петь не умею, актёрствовать не умею. Отлично. И что же мне остаётся? Надо полагать, подобие сальерианства. Проклятие искрой божественного огня, достаточной, чтобы распознавать его в других, но не достаточной, чтобы самому создать что-либо. Ай, вздор...
***
Естественники, похоже, напрягают всю, какая им выпала, волю, чтобы нарочно отыскивать самые пустяковые в мире проблемы и решать именно их. Искусство, вот что идёт в счёт. Счастье идёт в счёт. Любовь. Добро. Зло. Только они в счёт и идут, и, разумеется, именно их естественные науки, в своём победном шествии, предпочитают игнорировать. Вся наша публика относится к искусству так, точно оно - болезнь, или как к эволюционному механизму, или... мы ни разу не слышали от вас: "О, нам удалось установить, что электроны порочны, а протоны добродетельны", ведь так? В вашей вселенной всё остаётся нравственно нейтральным, а между тем двухлетний ребёнок способен сказать вам, что ничего нравственно нейтрального попросту не существует.
***
Я уже говорил и скажу снова: книги мертвы, пьесы мертвы, стихи мертвы - осталось только кино. Музыка ещё кое-как дышит, потому что музыка - это саундтрек. Десять, пятнадцать лет назад каждый студент-гуманитарий норовил стать романистом или драматургом. Я очень удивлюсь, если вам удастся теперь найти хоть одного обладателя столь бесперспективных амбиций. Теперь все они мечтают делать кино. Всем жуть до чего охота делать кино. Не писать кино. Кино не пишут. Кино делают. Вот только жить, как в кино, дело совсем не простое.
Когда вы идёте по улице - вы в кино; когда ссоритесь - вы в кино; когда предаётесь любви - вы в кино. Когда пускаете камушки по воде, покупаете газету, паркуете машину, занимаете очередь в "Макдоналдсе", стоите, глядя вниз, на краю крыши, встречаетесь с другом, рассказываете анекдоты в пивной, внезапно просыпаетесь посреди ночи или засыпаете, в доску пьяным, - вы в кино.
А вот оставаясь в одиночестве, в совершенном одиночестве, без реквизита и исполнителей ролей второго плана, вы попросту валяетесь на полу монтажной. Или ещё того хуже - вас заносит в роман; на сцену, где вам никак не удаётся выпутаться из монолога; вы попадаете в капкан поэзии. Вас ВЫРЕЗАЮТ.
Кино - это действие. В кино всегда что-нибудь да происходит. Вы то, что вы делаете. А что творится у вас в голове, пока вы это делаете, никого не интересует. Жест, выражение лица, действие. Вы не думаете. Вы действуете. Реагируете. На вещи. На события. Вы заставляете что-нибудь да происходить. Вы творите собственную историю и собственное будущее. Обрезаете идущие к бомбе провода, пришибаете негодяя, спасаете человечество, швыряете ваш полицейский жетон в грязь и уходите, обнимаете женщину и погружаетесь в затемнение. Думать вам решительно ни к чему. Ваши глаза могут перебегать с инозменого монстра на искрящие электрокабели - готово, у вас созрел план, - однако думать вам не нужно, совсем.
Совершенный сценический герой - это Гамлет. Совершенная киногероиня - Лэсси.
Ваша собственная история - "фоновая", как её именуют в Голливуде, - важна лишь постольку, покольку она формирует настоящее, "сейчас". Действие фильма вашей жизни. Вот так мы все теперь и живём. Сценами. Бог вовсе не Сочинитель Вселенной, он сценарист вашего биографического фильма.
***
Всё же настолько просто. Я знал - это именно то, что мне требовалось.
Настолько просто. Весь ревущий смерч истории стянулся воронкой в одну-единственную точку, повисшую, как заострённый до невероятия карандаш, над страницей настоящего. И точка эта была так проста.
Любовь. Ничего другого просто-напросто не существует. Вся ярость и бешенство, неистовство и завихрения смерча, втянувшего в себя столько надежд, разметавшего в стороны столько жизней, свелись, в самой сердцевине его, к этому мигу, к настоящему, к любви.
<...>
Настоящее. Любовь. И ничего больше не существует.
В прошлом она была для меня забавой, не более. Но это уже история. Возможно, её не хватит надолго, возможно, она обернётся ничем. Но это уже будущее.
Настоящее. Любовь.
"Как творить историю"