Леонид Андреев

[Андрей Луридов]

Я люблю, когда в тонком стакане играет золотистое вино; я люблю, усталый, протянуться в чистой постели; мне нравится весной дышать чистым воздухом, видеть красивый закат, читать интересные и умные книги. Я люблю себя, силу своих мышц, силу своей мысли, ясной и точной. Я люблю то, что я одинок и ни один любопытный взгляд не проник в глубину моей души с её тёмными провалами и безднами, на краю которых кружится голова. Никогда я не понимал и не знал того, что люди называют скукою жизни. Жизнь интересна, и я люблю её за ту великую тайну, что в ней заключена, я люблю её даже за её жестокости, за свирепую мстительность и сатанински весёлую игру людьми и событиями.

***

Какое это дивное свойство гибкого, изощрённого культурою ума - перевоплощаться! Живёшь словно тысячью жизней, то опускаешься в адскую тьму, то поднимаешься на горние светлые высоты, одним взором окидываешь бесконечный мир. Если человеку суждено стать богом, то престолом его будет книга...

***

Души моей он не знал, а весь внешний распорядок моей жизни возмущал его, ибо не вкладывался в его понимание. В гимназии я хорошо учился, и это его огорчало. Когда приходили гости - адвокаты, литераторы и художники, - он тыкал в меня пальцем и говорил:
- А сын-то у меня первый ученик. Чем прогневал я бога?
И все смеялись надо мною, и я смеялся над всеми. Но ещё более, чем мои успехи, огорчало его моё поведение и костюм. Он нарочно приходил в мою комнату, с тем чтобы незаметно для меня переложить книги на столе и произвести хоть какой-нибудь беспорядок. Моя аккуратная причёска лишала его аппетита.
- Инспектор приказывает коротко стричься, - говорил я серьёзно и почтительно.
Он крупно ругался, а внутри меня всё дрожало от презрительного хохота, и не без основания делил я тогда весь мир на инспекторов просто и инспекторов наизнанку. И все они тянулись к моей голове: одни - чтобы остричь её, другие - чтобы вытянуть из неё волосы.
Хуже всего для отца были мои тетрадки. Иногда, пьяный, он рассматривал их с безнадёжным и комическим отчаянием.
- Случалось ли тебе хоть раз поставить кляксу? - спрашивал он.
- Да, случалось, папаша. Третьего дня я капнул на тригонометрию.
- Вылизал?
- То есть как вылизал?
- Ну да, вылизал кляксу?
- Нет, я приложил пропускной бумаги.
отец пьяным жестом отмахивался рукой и ворчал, поднимаясь:
- Нет, ты не сын мне. Нет, нет!

"Мысль"

***

В большом, до полу, зеркале резко и чётко отразилась их пара: она, в чёрном, бледная и на расстоянии очень красивая, и он, высокий, широкоплечий, также в чёрном и также бледный. Особенно бледен казался под верхним светом электрической люстры его упрямый лоб и твёрдые выпуклости щек; а вместо глаз и у него и у девушки были чёрные, несколько таинственные, но красивые провалы. И так необычна была их чёрная, строгая пара среди белых стен, в широкой, золочёной раме зеркала, что он в изумлении остановился и подумал: как жених и невеста. Впрочем, от бессонницы, вероятно, и от усталости соображал он плохо, и мысли были неожиданные, нелепые; потому что в следующую минуту, взглянув на чёрную, строгую, траурную пару, подумал: как на похоронах. Но и то и другое было одинаково неприятно.
По-видимому, и девушке передалось его чувство: так молча, с удивлением она разглядывала его и себя, себя, его; попробовала прищурить глаза, но зеркало не ответило на это лёгкое движение и всё так же тяжело и упорно продолжало вычерчивать чёрную застывшую пару. И показалось ли это девушке красивым, или напомнило что-нибудь своё, немного грустное, - она улыбнулась тихо и слегка пожала его твёрдо согнутую руку.
- Какая парочка! - сказала она задумчиво, и почему-то сразу стали заметнее её большие чёрно-лучистые ресницы с тонко изогнутыми концами.

"Тьма"

***

Смотрите и слушайте, пришедшие сюда для забавы и смеха. Вот пройдёт перед вами вся жизнь Человека, с её тёмным началом и тёмным концом. Доселе небывший, таинственно схороненный в безграничности времен, не мыслимый, не чувствуемый, не знаемый никем, - он таинственно нарушит затворы небытия и криком возвестит о начале своей короткой жизни. В ночи небытия вспыхнет светильник, зажжённый неведомой рукою, - это жизнь Человека. Смотрите на пламень его - это жизнь Человека.
Родившись, он примет образ и имя человека и во всём станет подобен другим людям, уже живущим на земле. И их жестокая судьба станет его судьбою, и его жестокая судьба станет судьбою всех людей. Неудержимо влекомый временем, он непреложно пройдет все ступени человеческой жизни, от низу к верху, от верху к низу. Ограниченный зрением, он никогда не будет видеть следующей ступени, на которую уже поднимается нетвердая нога его; ограниченный знанием, он никогда не будет знать, что несет ему грядущий день, грядущий час - минута. И в слепом неведении своем, томимый предчувствиями, волнуемый надеждами и страхом, он покорно совершит круг железного предначертания.
Вот он - счастливый юноша. Смотрите, как ярко пылает свеча! Ледяной ветер безграничных пространств бессильно кружится и рыскает, колебля пламя, - светло и ярко горит свеча. Но убывает воск, съедаемый огнем. Но убывает воск.
Вот он - счастливый муж и отец. Но посмотрите, как тускло и странно мерцает свеча: точно морщится желтеющее пламя, точно от холода дрожит и прячется оно. Ибо тает воск, съедаемый огнем. Ибо тает воск.
Вот он - старик, больной и слабый. Уже кончились ступени жизни, и чёрный провал на месте их, - но всё ещё тянется вперёд дрожащая нога. Пригибаясь к земле, бессильно стелется синеющее пламя, дрожит и падает, дрожит и падает - и гаснет тихо.
Так умрёт Человек. Придя из ночи, он возвратится к ночи и сгинет бесследно в безграничности времён, не мыслимый, не чувствуемый, не знаемый никем. И Я, тот, кого все называют Он, останусь верным спутником Человека во все дни его жизни, на всех путях его. Не видимый Человеком и близкими его, Я буду неизменно подле, когда он бодрствует и спит, когда он молится и проклинает. В часы радости, когда высоко воспарит его свободный и смелый дух, в часы уныния и тоски, когда смертным томлением омрачится душа и кровь застынет в сердце, в часы побед и поражений, в часы великой борьбы с непреложным - Я буду с ним. Я буду с ним.
И вы, пришедшие сюда для забавы, вы, обречённые смерти, смотрите и слушайте: вот далёким и призрачным эхом пройдёт перед вами, с её скорбями и радостями, быстротечная жизнь Человека.

"Жизнь Человека".

запись создана: 20.10.2008 в 22:05

@темы: драматургия, проза