<...>
О господи, Стивен, как же я восхищаюсь твоей гордыней, яростью и болью! Какими они были чистыми и правильными – и каким страстно-смятенным было твоё отрочество! Наполненным истинными чувствами: яростью, отчаянием, радостью, тревогой, стыдом, гордостью и превыше всего – бесконечно превыше всего – безраздельно царившей в нём любовью. Глаза мои наполняются слезами при одной мысли о тебе. Обо мне. Они заливают сейчас мою клавиатуру. Возможно, я теперь счастливее, чем был когда-либо, и в то же время не могу не признать, что отдал бы всё, чем я стал, за то, чтобы быть тобой: бесконечно несчастным, нервным, диким, пытливым и погружённым в отчаяние шестнадцатилетним Стивеном. Полным гнева и тоски, неуклюжим – но живым. Потому что ты знаешь, как чувствовать, а это знание важнее того, как ты себя чувствуешь. Единственное непростительное преступление – это омертвение души, а если счастье и может что-то сделать – так это его замаскировать.
<...>
Милый, милый бедняга. Посмотри, как ты барахтаешься в своих страданиях. Но удивительная правда заключается в том, что ты хочешь остаться там. В отличие от большинства подростков, ты не мечтаешь о том, чтобы стать взрослым, обзавестись ключами от машины и ходить по пабам. Ты мечтаешь остаться там, где ты есть – в Республике Отрочества, где чувства первичны, а боль прекрасна. И знаешь, что?
Я думаю, ты прав.