Фальстаф: Это ты мне предлагаешь? Изволь. Пусть этот стул будет моим троном, этот кинжал - скипетром, а эта подушка - короной.
Принц Генрих: Будем считать, что твой трон - складной стул, золотой скипетр - оловянный кинжал, а драгоценная корона - твоя жалкая лысина.
Фальстаф: Если в тебе сохранилась хоть искра благодати, ты будешь сейчас растроган. - Дайте мне стакан хереса, чтобы глаза мои покраснели, словно от слёз, так как я должен говорить с чувством - вроде царя Камбиза.
Принц Генрих: Отлично; вот я отвешиваю поклон.
Фальстаф: А я сейчас начну речь. - Отойдите в сторону, лорды.
Хозяйка: Господи Иисусе! Вот так славная потеха!
Фальстаф: "Не лей, супруга, токи слёз напрасно".
Хозяйка: Как он выдерживает роль отца!
Фальстаф: "Уйдите, лорды, с грустной королевой: её глазные шлюзы слёз полны".
Хозяйка: Господи Иисусе! Совсем как те актёры, что представляют всякую похабщину.
Фальстаф: Молчи, добрая пивная кружка, молчи, славная наливка! - Гарри, меня удивляет не только выбор мест, где ты проводишь своё время, но и общество, в котором ты вращаешься. Хотя ромашка, чем больше её топчут, тем быстрее растёт, но молодость, чем больше ею злоупотребляют, тем быстрее расходуется. Что ты мой сын - я знаю отчасти из слов твоей матери, отчасти по собственным соображениям; но более всего меня убеждает в этом плутоватое выражение твоих глаз и глупо отвисшая нижняя губа. Если же ты мой сын, - а в этом-то всё и дело, - то почему же все на тебя, моего сына, указывали пальцами? Может ли благодатное небесное солнце слоняться без дела и есть ежевику? Никто даже не задаст такого вопроса. Может ли сын английского короля быть вором и похищать кошельки? Этот вопрос всякий задаст. Есть такая вещь, Гарри, о которой ты часто слышал: в нашей стране она называется дёгтем. По свидетельству древних авторов, дёготь марает; точно так же марает и общество, в котором ты вращаешься. Я говою тебе, Гарри, испивая чашу не вина, а слёз, не шутя, а скорбя не только словами, но и стонами. Но всё же около тебя есть один добродетельный человек, которого я часто видел вместе с тобой, только позабыл его имя.
Принц Генрих: С позволения вашего величества, какого рода этот человек?
Фальстаф: Очень представительный, уверяю тебя, мужчина, хотя и несколько дородный; взгляд у него весёлый, глаза приятные, обхождение благородное. Лет ему, я думаю, пятьдесят, а может быть, и около шестидесяти; и теперь я припоминаю, что его зовут Фальстаф. Если он безнравственного поведения, то я очень ошибся, потому что, Гарри, в глазах у него видна добродетель. Если дерево узнаётся по плодам, а плоды по дереву, то я решительно заявляю, что Фальстаф преисполнен добродетели. Сохрани его, а остальных прогони. Теперь расскажи мне, бездельник: где ты пропадал целый месяц?
Принц Генрих: Разве короли так разговаривают? Становись на моё место, а я буду изображать отца.
Фальстаф: Ты меня свергаешь с престола? Пусть меня повесят за ноги, как кролика и зайца у продавца дичи, если выйдет у теюя хоть наполовину так торжественно и величественно в словах и движениях, как у меня.
Принц Генрих: Ну, вот, я сел.
Фальстаф: А я встал. Будьте судьями, господа.
Принц Генрих: Ну, Гарри, откуда вы явились?
Фальстаф: Из Истчипа, ваше величество.
Принц Генрих: До меня дошли очень серьёзные жалобы на вас.
Фальстаф: Ей-богу, ваше величество, всё это ложь. (Я тебе покажу молодого принца, увидишь!).
Принц Генрих: Ты клянёшься, негодый мальчишка? Ну, так не смей и глаз на меня подымать. Ты насильственно совлечён с пути праведного: тобой овладел дьявол в образе жирного старика; твой приятель - бочка, а не человек. Зачем ты водишь дружбу с этим сундуком жидкостей, с этим вместилищем скотства, с этой вздутой водянкой, с этой огромной бочкой хереса, с этим чемоданом, набитым требухой, с этим невыпотрошенным зажаренным меннингтрийским быком, с этим достопочтенным Пороком, седым Безбожием, с этим старым негодяем, с этим престарелым Тщеславием? На что он годен? Разве только на то, чтобы наливать херес и пить его! В чём он аккуратен и опрятен? Только в разрезании и пожирании каплунов! В чём ловок? Только в обмане. В чём расторопен? В плутовстве. В чём презренен? Во всём. В чём достоин? Ни в чём.
Фальстаф: Я просил бы, ваше величество, объяснить мне, кого вы имеете в виду?
Принц Генрих: Я говорю о мерзком развратителе юности, о Фальстафе, этом старом белобородом сатане.
Фальстаф: Ваше величество, он мне известен.
Принц Генрих: Я знаю, что он тебе известен.
Фальстаф: Но если бы я сказал, что знаю за ним больше дурного, чем за самим собой, я бы солгал. То, что он стар, к сожалению, - об этом свидетельствуют его седины, но чтобы он, с позволения вашего величества, был развратником, это я решительно отрицаю. Если пить херес с сахаром - преступление, то да будет Господь милостив к преступникам! Если быть старым и сохранить весёлость - грех, то многие знакомые мне старые трактирщики попадут в ад. Если тучность достойна ненависти, то, значит, следует любить тощих фараоновых коров. Нет, добрый государь, прогоните Пето, прогоните Бардольфа, прогоните Пойнса, но милого Джека Фальстафа, доброго Джека Фальстафа, верного Джека Фальстафа, храброго Джека Фальстафа, и тем более храброго, что он старый Джек Фальстаф, - не разлучайте его, не разлучайте его с вашим Гарри; прогнать толстого Джека - всё равно, что прогнать весь мир.
"Король Генрих IV, часть первая"